Мученик Михаил Новоселов

Житие

Му­че­ник Ми­ха­ил ро­дил­ся в 1864 го­ду в се­ле Ба­бье До­мо­слав­ской во­ло­сти Выш­не­во­лоц­ко­го уез­да Твер­ской гу­бер­нии в се­мье Алек­сандра Гри­горь­е­ви­ча и Ка­пи­то­ли­ны Ми­хай­лов­ны Но­во­се­ло­вых. Род Но­во­се­ло­вых из­ве­стен с ХVII ве­ка, ро­до­на­чаль­ни­ком свя­щен­ни­че­ско­го ро­да Но­во­се­ло­вых стал свя­щен­ник се­ла По­кров­ское-Бе­ре­зо­вец Ка­шин­ско­го уез­да Афа­на­сий Сте­па­нов. С ХVIII сто­ле­тия его де­ти ста­ли на­зы­вать­ся Но­во­се­ло­вы­ми по име­ни се­ла, в ко­то­ром они слу­жи­ли свя­щен­ни­ка­ми. Однако отец Михаила не по­же­лал ид­ти по ду­хов­ной сте­зе. В 1860 го­ду он окон­чил Санкт-Пе­тер­бург­ский уни­вер­си­тет, в 1863 го­ду же­нил­ся на де­ви­це Ка­пи­то­лине, до­че­ри свя­щен­ни­ка се­ла Ба­бье Выш­не­во­лоц­ко­го уез­да Ми­ха­и­ла За­ши­гран­ско­го, ко­то­рый так же, как и Алек­сандр Гри­горь­е­вич, при­дер­жи­вал­ся весь­ма ли­бе­раль­ных взгля­дов, так что, ко­гда его внук Ми­ха­ил стал увле­кать­ся тол­стов­ством, он, озна­ко­мив­шись с ан­ти­цер­ков­ны­ми трак­та­та­ми Тол­сто­го, пе­ре­да­вал по­след­не­му через вну­ка по­клон и свою ра­дость по по­во­ду борь­бы Тол­сто­го с тем учре­жде­ни­ем, «ко­то­рое он до глу­би­ны ду­ши пре­зи­ра­ет», то есть с Цер­ко­вью, за­няв сто­ро­ну Тол­сто­го про­тив неко­то­рых су­ро­во кри­ти­ко­вав­ших его ар­хи­ере­ев.

С 1873 по 1881 год Алек­сандр Гри­горь­е­вич был ди­рек­то­ром Туль­ской гим­на­зии и в это вре­мя близ­ко со­шел­ся с Тол­стым. С 1881 го­да и до кон­ца сво­ей жиз­ни он был ди­рек­то­ром 4-й Мос­ков­ской гим­на­зии и пре­по­да­вал древ­ние язы­ки в стар­ших клас­сах. Несмот­ря на то, что Но­во­се­ло­вы бы­ли вы­ход­ца­ми из ду­хов­но­го со­сло­вия, це­лост­ность пра­во­слав­но­го ми­ро­воз­зре­ния бы­ла ими утра­че­на и ве­ра пред­став­ля­лась аб­стракт­ным хри­сти­ан­ским умо­зре­ни­ем, и ес­ли еще оста­ва­лась ве­ра в Хри­ста как в нрав­ствен­ный иде­ал, то ви­де­ние пра­во­слав­но­го пу­ти к это­му иде­а­лу уже за­ту­ма­ни­лось.

Окон­чив гим­на­зию, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич на­ме­ре­вал­ся по­сту­пить на ме­ди­цин­ский фа­куль­тет, чтобы на этом по­при­ще по­слу­жить на­ро­ду, но отец вы­ра­зил ка­те­го­ри­че­ское несо­гла­сие с та­ким ре­ше­ни­ем сы­на, же­лая, чтобы он по­шел по его сто­пам и стал учи­те­лем древ­них язы­ков.
«Не ска­жу, чтобы я со­гла­шал­ся с ним, — пи­сал Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич, — но ид­ти про­тив его во­ли и в то же вре­мя тре­бо­вать от него средств... для даль­ней­ше­го об­ра­зо­ва­ния — я не счи­тал удоб­ным». И он ре­шил по­сту­пить в учи­тель­скую се­ми­на­рию. В 1887 го­ду Алек­сандр Гри­горь­е­вич скон­чал­ся, но Ми­ха­ил к это­му вре­ме­ни уже пе­ре­ме­нил свое ре­ше­ние стать вра­чом и по­сту­пил на ис­то­ри­ко-фило­ло­ги­че­ский фа­куль­тет Мос­ков­ско­го уни­вер­си­те­та, пред­по­ла­гая впо­след­ствии стать учи­те­лем ис­то­рии и пре­по­да­вать ис­то­рию так, «чтобы про­шлая жизнь че­ло­ве­че­ства да­ла юно­шам по­ня­тия о лю­дях и их по­ступ­ках со сто­ро­ны их при­бли­же­ния или уда­ле­ния от уче­ния Хри­сто­ва».
К это­му вре­ме­ни Ми­ха­ил был уже ста­рым зна­ко­мым Тол­сто­го и боль­шим по­клон­ни­ком его «уче­ния». Ис­кренне лю­бя Тол­сто­го и ви­дя в его иде­ях и в его лич­но­сти во­пло­ще­ние хри­сти­ан­ско­го иде­а­ла, он со­вер­шен­но не за­ме­чал глу­бо­ко ан­ти­хри­сти­ан­ской на­прав­лен­но­сти де­я­тель­но­сти Тол­сто­го и то­го, что его же­ла­ние стать учи­те­лем че­ло­ве­че­ства яв­ля­ет­ся по су­ще­ству ан­ти­хри­сто­вым. От ис­крен­не­го, бо­ров­ше­го­ся с ло­жью и лу­кав­ством в се­бе Но­во­се­ло­ва, по мо­ло­до­сти ка­те­го­рич­но­го в сво­их нрав­ствен­ных суж­де­ни­ях и оцен­ках, не укры­лась, од­на­ко, раз­ни­ца меж­ду тем, что про­по­ве­до­вал «но­вый учи­тель», и тем, как он жил.

«За­чем поль­зу­е­тесь Вы те­ми са­мы­ми день­га­ми, неза­кон­ность жиз­ни на ко­то­рые Вы от­кры­то при­зна­е­те? — пи­сал он ему. — За­чем блеск и рос­кошь об­ста­нов­ки Ва­шей се­мьи окру­жа­ет Вас и де­ла­ет участ­ни­ком язы­че­ской тра­пезы? За­чем все эти [то­ги?], ко­то­рые так про­тив­ны Хри­сту?..».
В то вре­мя мно­гие про­из­ве­де­ния Тол­сто­го, имев­шие ан­ти­го­судар­ствен­ный или ан­ти­хри­сти­ан­ский ха­рак­тер, не бы­ли до­пу­ще­ны цен­зу­рой к пе­ча­ти, и мо­ло­дые по­чи­та­те­ли Тол­сто­го пе­ча­та­ли их на гек­то­гра­фе, а за­тем рас­про­стра­ня­ли. Пе­ча­тал их и Ми­ха­ил Но­во­се­лов. По­сле про­из­ве­ден­но­го по­ли­ци­ей на его квар­ти­ре обыс­ка бы­ли най­де­ны гек­то­гра­фи­че­ские при­над­леж­но­сти, ру­ко­пис­ная бро­шю­ра Тол­сто­го «Ни­ко­лай Пал­кин», несколь­ко его пи­сем и сти­хо­тво­ре­ние из «Вест­ни­ка На­род­ной Во­ли». На ос­но­ва­нии этих ма­те­ри­а­лов Но­во­се­лов был аре­сто­ван. Узнав об аре­сте, Тол­стой явил­ся к на­чаль­ни­ку Мос­ков­ско­го жан­дарм­ско­го управ­ле­ния, за­явив, что пре­сле­до­ва­ния на­прав­ле­ны долж­ны быть преж­де все­го про­тив него, как ав­то­ра, и вла­сти по­сле его ви­зи­та ре­ши­ли за­мять эту ис­то­рию. Но­во­се­лов был осво­бож­ден под глас­ный над­зор по­ли­ции, с за­пре­ще­ни­ем про­жи­вать в сто­ли­цах.
Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич ре­шил сам при­ме­нить уче­ние Тол­сто­го на прак­ти­ке. На день­ги, остав­ши­е­ся от от­ца, он ку­пил зем­лю в се­ле Ду­ги­но Твер­ской гу­бер­нии, и здесь им бы­ла ос­но­ва­на од­на из пер­вых тол­стов­ских об­щин, со­сто­яв­шая из пя­ти ин­тел­ли­ген­тов. Од­на­ко, как и сле­до­ва­ло ожи­дать, об­щи­на лю­дей, не при­спо­соб­лен­ных к тру­ду на зем­ле, пред­по­ла­гав­ших, что кре­стьян­ский труд — это бес­ко­неч­ный празд­ник, по­ра­жен­ных тще­сла­ви­ем от на­бе­га­ю­щих по­мыс­лов об ока­зы­ва­е­мой буд­то бы ими по­мо­щи лю­дям, а на са­мом де­ле не спо­соб­ных пе­ре­но­сить наи­ма­лей­шие немо­щи друг дру­га, по­тер­пе­ла пол­ный крах и рас­сы­па­лась.

Од­на­ко Но­во­се­лов не сра­зу рас­стал­ся с тол­стов­ством и участ­во­вал вме­сте с тол­стов­ца­ми в по­мо­щи го­ло­да­ю­щим Ря­зан­ской гу­бер­нии в 1891-1892 го­дах.

Од­ной из при­чин пре­кра­ще­ния Но­во­се­ло­вым от­но­ше­ний с Тол­стым бы­ла нена­висть по­след­не­го ко Хри­сту. Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич так рас­ска­зал об этом од­но­му из знав­ших его. «Од­на­жды — еще в 80-х го­дах... он си­дел с Тол­стым и кем-то еще, и пе­ре­би­ра­ли ве­ли­ких ос­но­ва­те­лей ре­ли­гии — обыч­ное тол­стов­ское по­ми­на­нье: Буд­да, Кон­фу­ций, Лао-Си, Со­крат и так да­лее, и так да­лее; кто-то ска­зал, что вот, мол, хо­ро­шо бы­ло бы уви­деть их жи­вых, и спро­сил у Тол­сто­го: ко­го бы он же­лал уви­деть из них. Тол­стой на­звал ко­го-то, но... не Хри­ста». Но­во­се­лов «спро­сил то­гда: “А Хри­ста раз­ве вы не же­ла­ли бы уви­деть, Лев Ни­ко­ла­е­вич?” Лев Ни­ко­ла­е­вич от­ве­чал рез­ко и твер­до: “Ну уж нет. При­зна­юсь, не же­лал бы с ним встре­тить­ся. Пре­не­при­ят­ный был гос­по­дин”. Ска­зан­ное бы­ло так неожи­дан­но и жут­ко, что все за­мол­ча­ли...».

Непри­я­тие Хри­ста Тол­стым, а так­же соб­ствен­ные раз­мыш­ле­ния о ве­ре, уко­ры со­ве­сти, не мог­шей во все вре­мя зна­ком­ства с Тол­стым успо­ко­ить­ся, по­двиг­ли Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча к бо­лее глу­бо­ким раз­ду­мьям о Хри­сте и о пу­тях спа­се­ния ду­ши, о смыс­ле че­ло­ве­че­ской жиз­ни и, в кон­це кон­цов, сте­зею прав­ды при­ве­ли его в Цер­ковь.

Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич пре­кра­тил от­но­ше­ния с Тол­стым, на­пи­сав ему толь­ко уже в 1901 го­ду, ко­гда свя­щен­но­на­ча­лие, чтобы убе­речь цер­ков­ных чад от со­блаз­на, пуб­лич­но за­сви­де­тель­ство­ва­ло от­па­де­ние Тол­сто­го от Церк­ви. Же­лая, чтобы в этот ре­ши­тель­ный мо­мент лже­учи­тель вы­брал путь пра­вый, вме­сто смер­ти — жизнь, Но­во­се­лов пи­сал в пись­ме к нему: «С то­го вре­ме­ни, как мы разо­шлись с Ва­ми, Лев Ни­ко­ла­е­вич, то есть с тех пор, как я стал пра­во­слав­ным, а это­му есть уже лет во­семь-де­вять, я ни ра­зу не раз­го­ва­ри­вал с Ва­ми о том, что так важ­но для нас обо­их. Ино­гда ме­ня очень тя­ну­ло на­пи­сать Вам, но крат­кое раз­мыш­ле­ние при­во­ди­ло ме­ня к со­зна­нию, что де­лать это­го не нуж­но, что из это­го ни­ка­ко­го тол­ку не вый­дет ни для Вас, ни для ме­ня. Те­перь я бе­русь за пе­ро под впе­чат­ле­ни­ем толь­ко что про­чи­тан­но­го мною Ва­ше­го от­ве­та на по­ста­нов­ле­ние Си­но­да от 20-22 фев­ра­ля. Ни­че­го но­во­го для се­бя я не встре­тил в Ва­шем от­ве­те, тем не ме­нее по­чув­ство­ва­лась по­треб­ность ска­зать Вам несколь­ко слов по по­во­ду этой све­жей Ва­шей ис­по­ве­ди...
Несколь­ко раз пе­ре­чи­ты­вал я этот крат­кий сим­вол Ва­шей ве­ры и каж­дый раз неиз­мен­но ис­пы­ты­вал од­но и то же тоск­ли­вое, гне­ту­щее чув­ство. Сло­ва все хо­ро­шие: Бог, Дух, лю­бовь, прав­да, мо­лит­ва, а в ду­ше пу­сто­та по­лу­ча­ет­ся по про­чте­нии их. Не чув­ству­ет­ся в них жиз­ни, ве­я­ния Ду­ха Бо­жия... И Бог, и Дух, и лю­бовь, и прав­да — все как-то мерт­во, хо­лод­но, рас­су­доч­но. Неволь­но вспо­ми­на­ет­ся Ваш пе­ре­вод пер­вой гла­вы Еван­ге­лия от Иоан­на, где Вы глу­бо­кое, мо­гу­чее: “В на­ча­ле бе Сло­во, и Сло­во бе к Бо­гу, и Бог бе Сло­во” за­ме­ни­ли жал­ким: “На­ча­лом все­го ста­ло ра­зу­ме­ние жиз­ни. И ра­зу­ме­ние жиз­ни ста­ло за Бо­га. И ра­зу­ме­ние-то жиз­ни ста­ло Бог”… Ведь, по­про­сту ска­зать, Ваш Бог есть толь­ко Ва­ша идея, ко­то­рую Вы об­лю­бо­ва­ли и об­лю­бо­вы­ва­е­те, пе­ре­вер­ты­вая ее со сто­ро­ны на сто­ро­ну в те­че­ние двух де­ся­ти­ле­тий. Вы ни­как не мо­же­те вый­ти из за­кол­до­ван­но­го кру­га соб­ствен­но­го “я”...
От­ме­тая Хри­ста Ис­ку­пи­те­ля, Вы неиз­беж­но ли­ша­е­те Ва­шу ду­шу Его бла­го­дат­но­го воз­дей­ствия, а по­то­му не име­е­те то­го ду­хов­но­го опы­та, ко­то­рый, ко­гда Вы го­во­ри­те о доб­ро­де­те­лях, по­мог бы Вам от­ли­чить лю­бовь Хри­сто­ву от есте­ствен­ной бла­го­на­стро­ен­но­сти, бла­го­дат­ную кро­тость от са­мо­об­ла­да­ния (или при­род­ной ти­хо­сти), сми­ре­ние от снис­хо­ди­тель­но­сти, муд­рое во Хри­сте тер­пе­ние от бес­плод­но­го са­мо­ис­тя­за­ния. По­то­му-то Вы и не по­ни­ма­е­те ве­ли­ко­го зна­че­ния ве­ры в Хри­ста рас­пя­то­го и вос­крес­ше­го, необ­хо­ди­мо­сти ее для ис­тин­но­го воз­рож­де­ния че­ло­ве­ка, ибо са­мое воз­рож­де­ние Вам неве­до­мо…

Про­сти­те, ес­ли чем неча­ян­но оби­дел Вас, Лев Ни­ко­ла­е­вич. Го­во­рю “неча­ян­но”, по­то­му что во все вре­мя пи­са­нья не за­ме­чал в се­бе ни­че­го к Вам враж­деб­но­го. На­про­тив, с пер­вых стра­ниц мо­е­го пись­ма всплы­ли из да­ле­ко­го про­шло­го на­ши дру­же­ские от­но­ше­ния, и об­раз их не по­ки­да­ет ме­ня до­се­ле. Мне груст­но, что их нет те­перь и не мо­жет быть, по­ка меж­ду на­ми сто­ит Он, Гос­подь мой и Бог мой, мо­лит­ву к Ко­му Вы счи­та­е­те ко­щун­ством и Ко­му я мо­люсь еже­днев­но, а ста­ра­юсь мо­лить­ся непре­стан­но. Мо­люсь и о Вас, и о близ­ких Ва­ших с тех пор, как, разой­дясь с Ва­ми, я по­сле дол­гих блуж­да­ний по пу­тям сек­тант­ства вер­нул­ся в ло­но Церк­ви Хри­сто­вой. Для всех нас “вре­мя близ­ко”, а для Вас, го­во­ря по че­ло­ве­че­ско­му рас­суж­де­нию, и очень близ­ко...».

По воз­вра­ще­нии в Пра­во­слав­ную Цер­ковь Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич всей ду­шой и всем ра­зу­ме­ни­ем при­льнул к свя­то­оте­че­ским пись­мен­ным ис­точ­ни­кам и к жи­вым но­си­те­лям бла­го­да­ти Ду­ха Свя­то­го; он сбли­зил­ся с от­цом Иоан­ном Крон­штадт­ским и стар­ца­ми Зо­си­мо­вой пу­сты­ни, об­ла­дав­ши­ми, мо­жет, и не ви­ди­мы­ми для ми­ра, но ви­ди­мы­ми для ищу­щих спа­се­ния да­ра­ми Свя­то­го Ду­ха, огром­ным и под­лин­ным ду­хов­ным опы­том и рас­суж­де­ни­ем, от­вер­за­ю­щи­ми ду­хов­ные очи слеп­цам.

Вер­нув­шись в Цер­ковь, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич не толь­ко взял­ся за де­ло сво­е­го спа­се­ния, но, уви­дев, сколь неве­же­ствен­ны и не про­све­ще­ны окру­жа­ю­щие, ка­кие глу­бо­кие за­блуж­де­ния бы­ту­ют в сре­де ин­тел­ли­ген­ции и об­ра­зо­ван­но­го со­сло­вия, взял­ся за де­ло мис­си­о­нер­ства и про­све­ще­ния и с 1902 го­да вме­сте с груп­пой еди­но­мыш­лен­ни­ков при­сту­пил к из­да­нию «под об­щим за­гла­ви­ем “Ре­ли­ги­оз­но-фило­соф­ской биб­лио­те­ки” ря­да бро­шюр и книг, да­ю­щих по­силь­ный от­вет на вы­дви­га­е­мые жиз­нью во­про­сы».

Из­да­тель­ская де­я­тель­ность Но­во­се­ло­ва про­дол­жа­лась до революции 1917 года. Все­го им бы­ло вы­пу­ще­но 39 книг. Кро­ме то­го, бы­ло вы­пу­ще­но око­ло 20 книг, по­свя­щен­ных бо­лее спе­ци­аль­ным во­про­сам, а так­же лист­ки «Ре­ли­ги­оз­но-фило­соф­ской биб­лио­те­ки», ко­то­рые вы­хо­ди­ли дву­мя се­ри­я­ми: пер­вая со­сто­я­ла из пи­са­ний свя­тых от­цов, а вто­рая, рас­счи­тан­ная на ин­тел­ли­гент­но­го чи­та­те­ля, со­дер­жа­ла раз­мыш­ле­ния о ве­ре и ре­ли­ги­оз­ной жиз­ни вы­да­ю­щих­ся рус­ских пи­са­те­лей и уче­ных. За за­слу­ги в де­ле ду­хов­но­го про­све­ще­ния и хри­сти­ан­ской апо­ло­ге­ти­ки Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич в 1912 го­ду был из­бран по­чет­ным чле­ном Мос­ков­ской Ду­хов­ной ака­де­мии. В те­че­ние ря­да лет он был так­же чле­ном Учи­лищ­но­го со­ве­та при Свя­тей­шем Си­но­де.

Ре­во­лю­ция 1905 го­да и про­из­ве­ден­ные в хо­де ее раз­ру­ши­тель­ные де­мо­кра­ти­че­ские ре­фор­мы сде­ла­ли су­ще­ство­ва­ние на­ро­да в стране небез­опас­ным. Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич 26 ок­тяб­ря 1905 го­да пи­сал сво­е­му еди­но­мыш­лен­ни­ку, из­вест­но­му го­судар­ствен­но­му и об­ще­ствен­но­му де­я­те­лю Фе­до­ру Дмит­ри­е­ви­чу Са­ма­ри­ну: «...те­перь, ка­жет­ся, всю­ду по­ло­же­ние рус­ско­го че­ло­ве­ка ухуд­ша­ет­ся. “Сво­бо­да” со­зда­ла та­кой гнет, ка­кой пе­ре­жи­вал­ся раз­ве в пе­ри­од та­тар­щи­ны. А — глав­ное — ложь так опу­та­ла всю Рос­сию, что не ви­дишь ни в чем про­све­та. Прес­са ве­дет се­бя так, что за­слу­жи­ва­ет ро­зог, чтобы не ска­зать — ги­льо­ти­ны. Об­ман, наг­лость, безу­мие — все сме­ша­лось в уду­ша­ю­щем ха­о­се. Рос­сия скры­лась ку­да-то: по край­ней ме­ре, я по­чти не ви­жу ее. Ес­ли бы не ве­ра в то, что все это — су­ды Гос­под­ни, — труд­но бы­ло бы пе­ре­жить сие ве­ли­кое ис­пы­та­ние. Я чув­ствую, что твер­дой поч­вы нет ни­где, всю­ду вул­ка­ны, — кро­ме Кра­е­уголь­но­го Кам­ня — Гос­по­да на­ше­го Иису­са Хри­ста. На Него воз­вер­гаю все упо­ва­ние свое».

В по­сле­ре­во­лю­ци­он­ное вре­мя по­ло­же­ние в стране все бо­лее ухуд­ша­лось, так как ор­га­ни­за­ции и лю­ди, враж­деб­ные Рос­сии и Пра­во­слав­ной Церк­ви, по­лу­чи­ли ле­галь­ную воз­мож­ность для осу­ществ­ле­ния сво­ей раз­ру­ши­тель­ной де­я­тель­но­сти. Пра­во­слав­ные рус­ские лю­ди, из тех, кто был наи­бо­лее чу­ток к про­ис­хо­дя­ще­му, ста­ли по­ни­мать, что и им сле­ду­ет быть бо­лее ак­тив­ны­ми.
В это вре­мя Но­во­се­ло­вым и его еди­но­мыш­лен­ни­ка­ми бы­ло со­зда­но ре­ли­ги­оз­но-фило­соф­ское об­ще­ство под на­зва­ни­ем «Кру­жок ищу­щих хри­сти­ан­ско­го про­све­ще­ния в ду­хе Пра­во­слав­ной Хри­сто­вой Церк­ви».

Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич был ак­тив­ным участ­ни­ком Брат­ства свя­ти­те­лей Мос­ков­ских Пет­ра, Алек­сия, Ио­ны и Филип­па. Брат­ство за­ни­ма­лось ши­ро­кой бла­го­тво­ри­тель­ной и про­све­ти­тель­ской де­я­тель­но­стью. На со­бра­ни­ях Брат­ства чи­та­лись до­кла­ды на ак­ту­аль­ные те­мы ре­ли­ги­оз­ной и ду­хов­ной жиз­ни, не раз с до­кла­да­ми вы­сту­пал и Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич.

В на­ча­ле ХХ ве­ка нрав­ствен­ное и ре­ли­ги­оз­ное со­сто­я­ние об­ще­ства все бо­лее ухуд­ша­лось. Од­ним из при­зна­ков это­го бы­ло вос­при­я­тие об­ра­зо­ван­ным об­ще­ством лич­но­сти Гри­го­рия Рас­пу­ти­на. Встре­во­жен­ный этим яв­ле­ни­ем, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич в 1912 го­ду вы­пу­стил бро­шю­ру, об­ли­ча­ю­щую Рас­пу­ти­на. Му­же­ствен­ное сло­во Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча, од­на­ко, не бы­ло услы­ша­но, бро­шю­ра бы­ла за­пре­ще­на цен­зу­рой, и это в то вре­мя, ко­гда по все­му ли­цу Рус­ской зем­ли рас­хо­ди­лось пе­чат­ное сло­во с ху­ле­ни­я­ми Бо­га, Церк­ви и го­судар­ствен­но­го управ­ле­ния.

По­сле при­хо­да к вла­сти в 1917 го­ду без­бож­ни­ков, ко­гда на­ча­лись го­не­ния на Рус­скую Пра­во­слав­ную Цер­ковь, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич во­шел во Вре­мен­ный Со­вет объ­еди­нен­ных при­хо­дов го­ро­да Моск­вы, ко­то­рый на пер­вом же сво­ем за­се­да­нии при­звал ве­ру­ю­щих встать на за­щи­ту хра­мов, огра­дить их от по­ся­га­тельств без­бож­ни­ков.

11 июля 1922 го­да ОГПУ про­из­ве­ло на квар­ти­ре Но­во­се­ло­ва обыск, пред­по­ла­гая за­клю­чить его в тюрь­му по об­ви­не­нию в ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­сти. Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча то­гда не бы­ло до­ма, ро­зыск его не при­вел ни к ка­ким ре­зуль­та­там, и 26 фев­ра­ля 1923 го­да де­ло бы­ло за­кры­то. Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич, узнав об обыс­ке, пе­ре­шел на неле­галь­ное по­ло­же­ние, жи­вя то в де­ревне, то у сво­их дру­зей в Москве и в Пет­ро­гра­де, го­то­вясь к то­му дню и ча­су, ко­гда ему при­дет­ся ис­по­ве­дать Хри­ста пе­ред ли­цом го­ни­те­лей. В это вре­мя он при­сту­пил к пи­са­нию бо­го­слов­ской ра­бо­ты, ко­то­рая услов­но бы­ла им на­зва­на «Пись­ма к дру­зьям»; в каж­дом пись­ме он ста­рал­ся от­ве­тить на те ак­ту­аль­ные во­про­сы, ко­то­рые ста­ви­ла то­гда дей­стви­тель­ность пе­ред цер­ков­ным об­ще­ством.
Сре­ди рас­ко­лов и смут од­ним из важ­ней­ших во­про­сов был во­прос о Церк­ви как зем­ной ор­га­ни­за­ции и в то же вре­мя та­кой, ко­то­рую мы ис­по­ве­ду­ем в Сим­во­ле ве­ры, ко­то­рая са­ма тре­бу­ет той же ве­ры, что и во Хри­ста Сы­на Бо­жия. Мо­жет ли быть хри­сти­ан­ство вне Церк­ви. От­ве­чая на этот во­прос, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич пи­сал: «...По соб­ствен­но­му опы­ту и еще бо­лее по на­блю­де­нию над дру­ги­ми знаю, как труд­но сра­зу при­нять и усво­ить мысль о неразъ­еди­ни­мо­сти хри­сти­ан­ства и Церк­ви; но по­сле мно­гих пе­ре­жи­ва­ний и дум я дав­но убе­дил­ся до по­след­ней на­гляд­но­сти, до невоз­мож­но­сти мыс­лить ина­че, в ука­зан­ной нераз­рыв­но­сти Хри­сто­ва бла­го­ве­стия и Церк­ви.
Те­перь мне пред­став­ля­ет­ся стран­ной, про­ти­во­есте­ствен­ной, неле­пой про­ти­во­по­лож­ная мысль, столь ши­ро­ко, од­на­ко, рас­про­стра­нен­ная в совре­мен­ном “хри­сти­ан­ском” че­ло­ве­че­стве. Я не бу­ду оста­нав­ли­вать­ся на этом во­про­се, а ре­ко­мен­дую вам про­честь очень дель­ную бро­шю­ру ар­хи­манд­ри­та Ила­ри­о­на, так и оза­глав­лен­ную “Хри­сти­ан­ства нет без Церк­ви”.

Итак, Цер­ковь — тай­на и вме­сте — та­ин­ство: тай­на — для есте­ствен­но­го ума, сво­и­ми си­ла­ми пы­та­ю­ще­го­ся про­ник­нуть в су­ще­ство Церк­ви, та­ин­ство — для ду­ши, си­лою Бо­жи­ей при­об­щив­шей­ся веч­ной жиз­ни, со­кры­той в Церк­ви и со­став­ля­ю­щей су­ще­ство ее.

Цер­ковь — тай­на, ибо, с од­ной сто­ро­ны, она не от­вле­чен­ное по­ня­тие, под­ле­жа­щее ра­цио­наль­но­му опре­де­ле­нию, с дру­гой — не внеш­нее учре­жде­ние, не об­ще­ство, не ор­га­ни­за­ция, ко­то­рые мож­но бы­ло бы точ­но опи­сать или ука­зать пер­стом.

Цер­ковь не име­ет точ­ных, адек­ват­ных са­мо­опре­де­ле­ний, кро­ме ир­ра­цио­наль­но­го, та­ин­ствен­но­го опре­де­ле­ния Апо­столь­ско­го: “Те­ло Хри­сто­во”. Все дру­гие мно­го­раз­лич­ные опре­де­ле­ния ча­стич­ны и услов­ны и не охва­ты­ва­ют сущ­но­сти Церк­ви…».

Для мно­гих об­ра­зо­ван­ных лю­дей то­го вре­ме­ни, не жив­ших глу­бо­ко ин­те­ре­са­ми ду­хов­ны­ми, бы­ло необъ­яс­ни­мо и стран­но столь быст­рое раз­ру­ше­ние, ка­за­лось бы, в бла­го­по­лу­чии на­хо­дя­ще­го­ся и про­цве­та­ю­ще­го об­шир­но­го го­су­дар­ства. Для это­го раз­ру­ше­ния не бы­ло ни эко­но­ми­че­ских и ни­ка­ких дру­гих внеш­них при­чин. Ста­ра­ясь от­ве­тить сво­им кор­ре­спон­ден­там и на этот во­прос, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич пи­сал: «...Вспом­ни­те всю неустан­ную де­я­тель­ность на­шей зло­по­луч­ной ин­тел­ли­ген­ции и ее во­ждей, “пи­са­те­лей всех ран­гов”, в те­че­ние де­ся­ти­ле­тий раз­бра­сы­ва­ю­щих всю­ду тле­твор­ные се­ме­на без­бож­но­го гу­ма­низ­ма и че­ло­ве­ко­бо­жия; вспом­ни­те за­ра­жен­ную про­те­стант­ски­ми иде­я­ми на­шу ду­хов­ную шко­лу, вы­пус­кав­шую ра­цио­на­ли­стов-пас­ты­рей и скеп­ти­ков-учи­те­лей, от ко­то­рых ду­хов­ный яд непра­во­сла­вия рас­про­стра­нял­ся в об­ще­стве и на­ро­де, идя как бы на­встре­чу ду­хов­но-раз­ла­га­ю­ще­му вли­я­нию ин­тел­ли­ген­ции; вспом­ни­те ли­це­ме­рие свет­ской вла­сти, об­ле­кав­шей­ся в ри­зу цер­ков­но­сти для под­дер­жа­ния (в ин­те­ре­сах го­су­дар­ства) ве­ры на­род­ной; вспом­ни­те, на­ко­нец, угод­ни­че­ство, в ущерб, ко­неч­но, ин­те­ре­сам цер­ков­ным, ду­хов­ных вла­стей пред силь­ны­ми ми­ра се­го, а глав­ное — вос­ста­но­ви­те в сво­ем со­зна­нии по­чти все­об­щее непо­ни­ма­ние су­ще­ствен­ных сто­рон цер­ков­но­го ми­ро­воз­зре­ния — те­ур­ги­че­ской и ми­сти­че­ской, — и вы лег­ко объ­яс­ни­те се­бе, как есте­ствен­ное след­ствие все­об­ще­го ду­хов­но­го неду­га, все то ко­щун­ствен­ное, свя­то­тат­ствен­ное и бо­го­хуль­ное, что пыш­ным цве­том рас­кры­лось у нас в по­след­ние го­ды. Рос­сия дав­но на­ча­ла внут­ренне от­па­дать от Церк­ви: что же уди­ви­тель­но­го, ес­ли го­су­дар­ство от­верг­ло, “от­де­ли­ло” Цер­ковь и, по есте­ствен­но­му и Бо­же­ско­му за­ко­ну, под­верг­ло ее го­не­нию?

Дав­ниш­нее и все углуб­ляв­ше­е­ся мно­го­об­раз­ное от­ступ­ле­ние на­ро­да от пу­ти Бо­жия долж­но бы­ло вы­звать ка­ру Бо­жию, мо­жет быть, для спа­се­ния от ги­бе­ли то­го, что мог­ло быть спа­се­но чрез очи­сти­тель­ный огонь ис­пы­та­ния».

Из-за со­блаз­нов, воз­ник­ших от об­нов­лен­че­ских рас­ко­лов, для неко­то­рых ста­ло за­тме­вать­ся и са­мо ви­де­ние Церк­ви, и Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич по­свя­тил несколь­ко пи­сем вы­яс­не­нию то­го, чем от­ли­ча­ет­ся Цер­ковь-ор­га­ни­за­ция от Церк­ви-ор­га­низ­ма, ко­то­рая, соб­ствен­но, и есть Те­ло Хри­сто­во с Ее Гла­вою — Хри­стом.

По­сле опуб­ли­ко­ва­ния в июле 1927 го­да де­кла­ра­ции мит­ро­по­ли­та Сер­гия (Стра­го­род­ско­го) сре­ди цер­ков­ных лю­дей на­ча­лись сму­ще­ния и смя­те­ния; ста­ло из­вест­но, что неко­то­рые ар­хи­ереи ото­шли от мит­ро­по­ли­та Сер­гия, в част­но­сти мит­ро­по­лит Пет­ро­град­ский Иосиф (Пет­ро­вых), епи­скоп Гдов­ский Ди­мит­рий (Лю­би­мов), к ним при­со­еди­ни­лись мит­ро­по­лит Яро­слав­ский Ага­фан­гел (Пре­об­ра­жен­ский) и ар­хи­епи­скоп Уг­лич­ский Се­ра­фим (Са­мой­ло­вич). С по­след­ним был хо­ро­шо зна­ком Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич. Вско­ре и он при­со­еди­нил­ся к это­му цер­ков­но­му дви­же­нию и, как поль­зо­вав­ший­ся без­упреч­ной нрав­ствен­ной ре­пу­та­ци­ей, стал од­ним из ав­то­ри­тет­ных его участ­ни­ков. В этот пе­ри­од он при­нял ак­тив­ное уча­стие в об­суж­де­нии цер­ков­ных во­про­сов сре­ди ду­хо­вен­ства и цер­ков­ной ин­тел­ли­ген­ции.
Бы­вая в Москве, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич хо­дил мо­лить­ся в Воз­дви­жен­ский храм на Воз­дви­жен­ке. 22 мар­та 1929 го­да непо­да­ле­ку от хра­ма он и был аре­сто­ван, за­клю­чен сна­ча­ла в тюрь­му ОГПУ, а за­тем в Бу­тыр­скую. Во вре­мя до­про­са, ко­то­рый со­сто­ял­ся через два дня по­сле аре­ста, ему бы­ла предъ­яв­ле­на от­пе­ча­тан­ная на ма­шин­ке кни­га «Пись­ма к дру­зьям».

От­ве­чая на во­про­сы сле­до­ва­те­ля, Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич ска­зал: «Мои убеж­де­ния мож­но крат­ко оха­рак­те­ри­зо­вать та­ким об­ра­зом: я счи­таю, что совре­мен­ное по­ло­же­ние ве­щей яв­ля­ет­ся для ве­ру­ю­щих — ис­пы­та­ни­ем, а для про­шлой го­судар­ствен­ной си­сте­мы — ка­рой и при­го­во­ром ис­то­рии. В про­гресс че­ло­ве­че­ства я не ве­рю и счи­таю, что оно ре­грес­си­ру­ет нрав­ствен­но, а по­то­му де­ла­ет­ся неспо­соб­ным и к устой­чи­во­му об­ще­ствен­но­му твор­че­ству: лю­ди без нрав­ствен­но­сти не мо­гут быть стро­и­те­ля­ми ни проч­но­го по­ли­ти­че­ско­го це­ло­го, ни от­дель­ных его от­рас­лей, как-то — тор­гов­ли, вос­пи­та­ния и так да­лее. Я — сла­вя­но­фил, но счи­таю, что раз­ви­тие ис­то­рии пошло по дру­го­му пу­ти... Эти мои убеж­де­ния от­ча­сти вы­ра­же­ны в мо­их “пись­мах к ближ­ним”, ко­то­рых я на­пи­сал два­дцать. Предъ­яв­лен­ные мне две кни­ги с пись­ма­ми, от­пе­ча­тан­ные на ма­шин­ке, яв­ля­ют­ся имен­но со­бра­ни­ем мо­их “пи­сем”».

Во вре­мя про­дол­жав­ших­ся да­лее до­про­сов сле­до­ва­тель по­про­сил Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча уточ­нить свои ми­ро­воз­зрен­че­ские по­зи­ции, и тот ска­зал: «Мое воз­зре­ние на со­здав­ши­е­ся от­но­ше­ния меж­ду Цер­ко­вью и со­вет­ским го­су­дар­ством та­ко­вы: Цер­ковь в совре­мен­ных усло­ви­ях в си­лу утес­нен­но­го по­ло­же­ния очи­ща­ет­ся и улуч­ша­ет­ся. Я счи­таю, что, не го­во­ря, ко­неч­но, о всех без ис­клю­че­ния цер­ков­ни­ках, они несут ре­прес­сии, по-мо­е­му, в по­ряд­ке ис­по­вед­ни­че­ства, то есть они ре­прес­си­ру­ют­ся не за по­ли­ти­че­скую контр­ре­во­лю­ци­он­ную де­я­тель­ность, а как но­си­те­ли неугод­ной идео­ло­гии, про­ти­во­по­лож­ной ком­му­ни­сти­че­ской. Я счи­таю, что на­ли­цо не толь­ко физи­че­ское, но и мо­раль­ное го­не­ние, на­при­мер на­пад­ки в пе­ча­ти и так да­лее. Соб­ствен­но, пра­виль­нее бу­дет упо­тре­бить тер­мин “утес­не­ние”, по­сколь­ку на всю Цер­ковь сра­зу ре­прес­сии не про­сти­ра­ют­ся. Эту точ­ку зре­ния я под­дер­жи­вал в мо­их “пись­мах”. Прак­ти­че­ский вы­вод, ко­то­рый я де­лал для Церк­ви, — бы­ло “пас­сив­ное му­че­ни­че­ство”, но ни­как не ак­тив­ное со­про­тив­ле­ние со­вет­ской вла­сти. “Му­че­ни­че­ство” я по­ни­маю не в та­ком бук­валь­ном смыс­ле, как оно по­ни­ма­лось рань­ше, ко­гда ли­ше­ние жиз­ни за ре­ли­ги­оз­ные убеж­де­ния бы­ло ря­до­вым яв­ле­ни­ем.

Я не был сто­рон­ни­ком пол­но­го пе­ре­хо­да Церк­ви на ка­та­комб­ное по­ло­же­ние. Что ка­са­ет­ся мо­ей соб­ствен­ной де­я­тель­но­сти, то, ко­неч­но, здесь на­ли­цо и неле­галь­ное про­жи­ва­ние, и неле­галь­ное рас­про­стра­не­ние мо­их до­ку­мен­тов. Но ска­зать то же о всем цер­ков­ном те­че­нии, к ко­то­ро­му я при­над­ле­жал, — не мо­гу. По край­ней ме­ре, епи­скоп Ди­мит­рий Ле­нин­град­ский или мос­ков­ские свя­щен­ни­ки слу­жат от­кры­то и не скры­ва­ют­ся. Из­ло­жен­ной мной точ­ки зре­ния я при­дер­жи­вал­ся стро­го во всех слу­ча­ях, да­же то­гда, ко­гда спра­ши­ва­ли о мо­ем от­но­ше­нии к ка­ко­му-ли­бо не мною со­став­лен­но­му до­ку­мен­ту. Ес­ли эти до­ку­мен­ты не сов­па­да­ли с мо­ей точ­кой зре­ния о “пас­сив­ном му­че­ни­че­стве”, то я пря­мо за­яв­лял о мо­ем с ни­ми несо­гла­сии...».

17 мая 1929 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча к трем го­дам за­клю­че­ния «в ме­стах, под­ве­дом­ствен­ных ОГПУ», то есть в за­кры­тых тюрь­мах со стро­гим ре­жи­мом со­дер­жа­ния. 23 мая он был до­став­лен в Суз­даль­ский по­ли­ти­зо­ля­тор, а 25 июня — от­прав­лен в Яро­слав­ский по­ли­ти­зо­ля­тор ОГПУ. С это­го вре­ме­ни для ис­по­вед­ни­ка на­сту­пи­ли су­ро­вые буд­ни пре­бы­ва­ния в узах со все­ми их огра­ни­че­ни­я­ми и в пол­ной за­ви­си­мо­сти от про­из­во­ла над­зи­ра­те­лей и тю­рем­ной адми­ни­стра­ции.

7 ав­гу­ста 1930 го­да Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча при­влек­ли в ка­че­стве об­ви­ня­е­мо­го к но­во­му де­лу и для про­ве­де­ния до­про­сов эта­пи­ро­ва­ли в тюрь­му ОГПУ в Москве. След­ствие дли­лось око­ло го­да. Сле­до­ва­тель на до­про­се спро­сил, ка­ких убеж­де­ний при­дер­жи­ва­ет­ся Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич, на что тот от­ве­тил: «Я, как ве­ру­ю­щий че­ло­век, счи­таю, что и царь, и Цер­ковь, и весь пра­во­слав­ный рус­ский на­род на­ру­ши­ли за­ве­ты хри­сти­ан­ства тем, что царь, на­при­мер, непра­виль­но управ­лял стра­ной, Цер­ковь за­бо­ти­лась о соб­ствен­ном ма­те­ри­аль­ном бла­го­по­лу­чии, за­быв ду­хов­ные ин­те­ре­сы паст­вы, а на­род, от­па­дая от ве­ры, пре­да­вал­ся пьян­ству, рас­пут­ству и дру­гим по­ро­кам. Ре­во­лю­цию, со­вет­скую власть я счи­таю ка­рой для ис­прав­ле­ния рус­ско­го на­ро­да и во­дво­ре­ния той прав­ды, ко­то­рая на­ру­ша­лась преж­ней го­судар­ствен­ной жиз­нью...».

3 сен­тяб­ря 1931 го­да Кол­ле­гия ОГПУ при­го­во­ри­ла Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча к вось­ми го­дам за­клю­че­ния «в ме­ста, под­ве­дом­ствен­ные ОГПУ». В сен­тяб­ре 1931 го­да Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич был от­прав­лен в Яро­слав­ский изо­ля­тор. Усло­вия, в ко­то­рые он был по­ме­щен, бы­ли на­столь­ко тя­же­лы, что он стал хо­да­тай­ство­вать, что бы его пе­ре­ве­ли в оди­ноч­ку, но хо­да­тай­ство это бы­ло от­кло­не­но, и 25 сен­тяб­ря он на­пи­сал но­вое за­яв­ле­ние, про­ся, чтобы его по­ме­сти­ли, хо­тя бы на вре­мя, в со­сед­нюю ка­ме­ру, тем бо­лее что си­дев­ший в ней за­клю­чен­ный не был про­тив. Это хо­да­тай­ство бы­ло удо­вле­тво­ре­но.
С се­ре­ди­ны трид­ца­тых го­дов по­ло­же­ние за­клю­чен­ных в тюрь­мах рез­ко ухуд­ши­лось, и са­ма яро­слав­ская тюрь­ма ста­ла на­зы­вать­ся тюрь­мой НКВД осо­бо­го на­зна­че­ния, что по­влек­ло и уже­сто­че­ние усло­вий со­дер­жа­ния в ней: те­перь тюрь­ма ста­но­ви­лась не спо­со­бом изо­ля­ции, а сред­ством умерщ­вле­ния за­клю­чен­но­го в ней че­ло­ве­ка.

4 де­каб­ря 1935 го­да Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич был вы­зван в тю­рем­ную ам­бу­ла­то­рию к вра­чу. Врач, вскользь по­гля­дев на него, за­дал несколь­ко са­мых об­щих во­про­сов и, несмот­ря на то, что Ми­ха­и­лу Алек­сан­дро­ви­чу шел семь­де­сят пер­вый год и око­ло ше­сти лет он про­был в тюрь­ме, пред­ло­жил адми­ни­стра­ции тюрь­мы: в со­от­вет­ствии с со­сто­я­ни­ем здо­ро­вья за­клю­чен­но­го — уже­сто­чить ре­жим со­дер­жа­ния, ли­шив за­клю­чен­но­го бе­ло­го хле­ба.

23 мар­та 1937 го­да у Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча за­кан­чи­вал­ся срок за­клю­че­ния, но его ре­ши­ли не от­пус­кать на сво­бо­ду до смер­ти, и уже 7 фев­ра­ля без ка­ко­го бы то ни бы­ло до­пол­ни­тель­но­го рас­смот­ре­ния де­ла Осо­бое Со­ве­ща­ние при НКВД при­го­во­ри­ло его к трем го­дам тю­рем­но­го за­клю­че­ния. 25 фев­ра­ля об этом ре­ше­нии бы­ло со­об­ще­но Ми­ха­и­лу Алек­сан­дро­ви­чу. Для при­да­чи это­му при­го­во­ру ви­ди­мо­сти за­кон­но­сти НКВД на­пра­вил хо­да­тай­ство об утвер­жде­ния при­го­во­ра во ВЦИК, и 3 мар­та при­го­вор был утвер­жден.

Для от­бы­тия но­во­го сро­ка за­клю­че­ния Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча из яро­слав­ской тюрь­мы пе­ре­ве­ли в во­ло­год­скую, ку­да он при­был 29 июня 1937 го­да. В это вре­мя усло­вия за­клю­че­ния еще бо­лее уже­сто­чи­лись, за­клю­чен­ным бы­ли да­ны но­ме­ра, и ис­по­вед­ник Ми­ха­ил стал зна­чить­ся под № 227.
14 ян­ва­ря 1938 го­да по­мощ­ник на­чаль­ни­ка по опер­ча­сти тюрь­мы со­ста­вил для трой­ки НКВД справ­ку, в ко­то­рой пи­сал, об­ви­няя Но­во­се­ло­ва в контр­ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­сти: «Чи­тая га­зе­ты, со­зна­тель­но из­вра­ща­ет со­об­ща­е­мые све­де­ния и кле­ве­щет на внут­рен­нее по­ло­же­ние СССР, рас­про­стра­ня­ет за­ве­до­мую ложь и кле­ве­ту в контр­ре­во­лю­ци­он­ных це­лях, под­чи­няя сво­е­му контр­ре­во­лю­ци­он­но­му вли­я­нию со­ка­мер­ни­ков, раз­ла­га­ю­ще дей­ству­ет на та­ко­вых».

17 ян­ва­ря трой­ка НКВД при­го­во­ри­ла Ми­ха­и­ла Алек­сан­дро­ви­ча к рас­стре­лу. Ми­ха­ил Алек­сан­дро­вич Но­во­се­лов был рас­стре­лян 20 ян­ва­ря 1938 го­да в во­ло­год­ской тюрь­ме и по­гре­бен в об­щей без­вест­ной мо­ги­ле.

Цитаты из труда «Спасение и вера по православному учению»:

С православной точки зрения, сущность, смысл и последняя цель спасения человека состоит в избавлении его от греха и в даровании ему вечной святой жизни в общении с Богом. О последствиях греха, о смерти, страдании и прочем православный отнюдь не забывает, отнюдь не является неблагодарным за избавление от них Богу, – но это избавление не является для него главной радостию, как оно является в жизнепонимании правовом.

Если думать только о том, чтобы избавить человека от страдания, тогда совершенно безразлично, свободно ли или не свободно со стороны человека это избавление. Но если человека нужно сделать праведным, нужно освободить именно от греха, тогда совсем не безразлично, будет ли человек только страдательным предметом для действия сверхъестественной силы, или сам будет участвовать в своем избавлении.

Спасение совершается непременно при участии сознания и свободы человека, есть дело нравственное, а не механическое…

Спасение и, в частности, оправдание для православного есть состояние свободно-нравственное, хотя и могущее совершиться только с помощью благодати Божией. Чтобы быть возрожденным благодатию, человек должен сам содействовать своему возрождению…

Как бы человек ни успевал в делании добра, какие бы подвиги он ни предпринимал, но, если нет у него веры во Христа, сам он никогда не постигнет той истины, что Бог его прощает. Пред сознанием человека стоят его бесчисленные грехи и неумолимый закон правды, требующий удовлетворения. Сам Бог представляется ему, поэтому, только в виде грозного, карающего Судии; представляется враждебным человеку. Не имея ничего сказать в свое оправдание, человек только трепещет Бога и готов скорее бросить всякую мысль о своем спасении и отдаться безбожию. Сам собою любви Божией он не поймет и к ней не обратится. «Как призывать Того, в Кого не уверовали»? (Рим.10:14). Как обратиться с мольбою о помощи и прощении к Тому, о любви Кого не знают? «Преступления наши и грехи наши на нас, и мы истаиваем в них: как же можем мы жить?» (Иез.33:10).

Грешник может просить у Бога помилования только тогда, когда знает, что Господь относится к человеку «по великой милости Своей и по множеству щедрот Своих», только в этом случае человек может просить об отмене праведного приговора Божия за грехи (Пс.50:3, 5, 6). Закон правды предносится сознанию человека во всей своей неумолимой ясности: «безакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною. Тебе, Тебе единому согрешил я и лукавое пред очами Твоими соделал». Этого сознания изгладить нельзя. Где же спасение?..

…вера во Христа является тем средством, чрез которое человек узнает любовь Божию, т.е. то, что содеянный грех отнюдь не препятствует сближению Бога с человеком, что Бог простил грех и все Свое домостроительство направляет к тому, чтобы как-нибудь возвратить к Себе греховного человека…

…вера служит как бы органом восприятия благодати и милости Божией. Верующий знает и верует во всепрощающую благость Божию – и потому не боится погибели.

Раз явилась такая вера в человеке, тогда сразу же меняются отношения между ним и Богом. Доселе любовь Божия не находила себе соответствия в человеке. Боясь праведного суда Божия, человек отдалился от Бога и вместо любви относился к Нему с враждой. Теперь же его сознание проясняется: он видит, что Бог – не грозный Владыка, а Отец, что Он не пожалел Своего Сына, чтобы только примирить с Собою человека. Естественно, что — и вражда против Бога, отчуждение от Него в человеке пропадает. Вместо отчуждения он начинает стремиться к Богу, отвечать на его любовь любовию же. Бог для него уже не чужой, он называет Его своим. 

Тропарь, глас 4:

Мученик Твой, Господи, Михаил, / во страдании своем венец прият нетленный от Тебе, Бога нашего, / имеяй бо крепость Твою, / мучителей низложи, / сокруши и демонов немощныя дерзости. / Того молитвами / спаси души наша.

Кондак, глас 2:

Звезда светлая явился еси, / непрелестная мирови, / Солнца Христа возвещающи, / зарями Твоими, страстотерпче Михаиле, / и прелесть погасил еси всю, / нам же подаеши свет, / моляся непрестанно о всех нас.

Дни памяти: 21 января и в Соборе новомучеников и исповедников Церкви Русской.

 

По материалам сайта:

http://azbyka.ru/otechnik/Mihail_Novoselov/

 

Alekcandrina.RU Веб-разработка и продвижение.